Тӱл нялӷу́п / Хозяйка огня

Сказки и рассказы селькупки Ирины. Книга 2, с. 83.
Тӱл нялӷу́п / Хозяйка огня Сюжет известен как сказка северных (тазовских) селькупов. Опубликовано: Легенды и мифы Севера. М., 1985. С. 134-136; Сказки народов Севера. Л., 1991. С. 41-43

Чомбе́к / По строкам

Ӄунда́ӄӄэт-ӄунда́ӄӄэт на э̄җеӽа.	Давным-давно это было.
Варгэӽа́дэт ӄу́ла э̄дэӷэт.	Жили люди в стойбище.
Тэт твел мāдоӷэт.	В четырёх чумах.
О́ӄӄэр бар вес тэбэлӷу́ла ӄвэ́ссат шӧт ма́җембэгу.	Однажды все мужчины пошли в лес на промысел.
Твел мāдоӷэт нялӷу́ла ай кыбама́рла ӄалымба́т.	В чуме только женщины да дети остались.
Ны́льҗик варгыӽа́т на́гур челд.	Так жили три дня.
На́гурумҗэл че́лӷэт ӱдот о́ӄӄэр нялӷу́п ҷанҗа́ твел мāдоутэ по́нэ поп паҗӓлгу — а́бсэп кыгыӽа́ по́тку.	На третий день вечером одна женщина вышла из чума дров нарубить — еду варить собралась.
Чвэ́ссе па́ранна, ӄэ́лбат поп тӱн, онҗ кыба́ эльма́дӽе омнэмба́ тӱ кӧ́ӷэт ай ӄвэ́тэмба ӣм невре́шпэгу.	Назад вернулась, подкинула дров в очаг, сама с ребёнком села к огню и стала сына грудью кормить.
Тӱ а́ндэлбле ча́дэмба, шарва́тпа, амба́ ӣм пӧ́дэшпыт.	Огонь весело горит, трещит, мать сына греет.
Омби́ тӱха́й эннэ́ важэмба́ тӱутэ ай а́льчемба эльма́дон кы́лонд, ча́дэмба та́бэп.	Вдруг искорка взвилась из костра и упала на грудь ребёнку, обожгла его.
Эльма́т чу́рэмба.	Ребёнок заплакал.
Амба́ важэмба́, ӄвэ́дэмба тӱн: «Тат ӄай ме́шпал? Мат та́шэнд абэдэ́шпам по́ӽе, а тат ман ӣм ча́дэмбал! Ā э̄җьла тэ́ка по́ла. Паҗӓллебе та́шэнд пеҗьӽе́, ӄамҗле́бе, ӄаптэлле́бе!	Мать вскочила, ругает огонь: «Что ты делаешь? Я тебя кормлю дровами, а ты моего ребёнка обжёг! Не будет тебе дров. Изрублю тебя топором, залью, затушу!
Эльма́доп чӧбо́нд панба́т, пе́җеп и́ӽыт, тӱп ӄвэ́тэмба паҗӓлешпэгу.	Ребёнка в люльку пихнула, топор взяла, огонь рубить стала.
Ӄвэ́льҗеп ӱссэ́ и́ӽыт, тӱн ӄамҗэмба́т.	Котёл с водой взяла, в огонь вылила.
— Таве́к, ча́длел ти̇ ман ӣм! О́ӄӄорэмҗэл пар тат ӄаптэҗемба́нд, о́ӄӄэр най тӱха́й тана́ндо ча́ӈгва!	— Вот, обожги теперь моего сына! Первый раз потух ты, ни одного глазка-искорки от тебя нет!
Тӱ ӄаптэмба́, ā ча́дэмба.	Огонь погас, не горит.
Лыба́ек, тӓша́ э̄җемба твел мāдоӷэт.	Темно, холодно стало в чуме.
Эльма́т уру́к чу́рэмба ӄандэ́җле.	Ребёнок сильно заплакал от холода.
Тӓнэ́тэмба амба́.	Опомнилась мать.
Чек ай тӱп ча́дэшпэгу тытымба́.	Скорее опять огонь разжигать стала.
Ча́дэшпат, ча́дэшпат — ӄанду́ннай ча́дэгу ā тӓну́т, о́ӄӄэр тӱха́йликат ā ӄалымба́.	Разжигает, разжигает — никак разжечь не может, ни одной искорки не осталось.
А ӣд парква́ ай парква́.	А сын кричит и кричит.
Амба́ тӓрба́: «Ӄвэ́лаге мат арк твел мāдонд, и́лебе тӱп, ча́длебе».	Мать подумала: «Схожу я в другой чум, возьму огня, разожгу».
Ӄура́нна арк твел мāдонд.	Побежала в другой чум.
Ма́дап нӧ́мбат — тӱ шого́рӷэт ӄаптэмба́.	Дверь открыла — огонь в очаге погас.
Шэ́рна твел мāдонд — тӱ ча́ӈгва.	Вошла в чум — огня не стало.
Нялӷу́ла ӄвэ́тэмбадэт ча́дэшпэгу тӱп — аӽа́ ча́дэшпа, о́ӄӄэр най тӱха́йликат ā ӄалымба́.	Женщины принялись разжигать огонь — не разжигается. Ни одной искорки не осталось.
Амба́ по́нэ пахтэрба́, арк твел мāдонд кура́нна.	Мать на улицу выскочила, в другой чум побежала.
Ка́ндарк ма́дап нӧ́гэҗембыт — нынд ай тӱ ӄаптэмба́.	Едва дверь приотворила — здесь тоже огонь погас.
Таб твел мāдонд ай ā шэ́рна.	Она в чум и не зашла.
Ма́дап ту́ӽыт, няннэ́ ӄура́нна.	Дверь закрыла, дальше побежала.
Ны́льҗик же кыбы́жок ма́дап нӧ́гэҗембыт — тӱ ӄаптэмба́.	Так же немного дверь приоткрыла — огонь погас.
Ӄонҗэрны́т арк пеле́каӷэт ай твел мāт а́мда, нача́т тӱ пурҗымба́.	В другой стороне видит ещё чум стоит, там огонь горит.
На твел мāт та́бэт аҗӱкат.	Это чум её бабушки.
Туча́т кура́нна.	Туда побежала.
Аӄӄо́ мāт шэ́рна — тӱ ӄвэ́тэмба няйва́тпэгу, кашко́льба ай ӄаптэмба́.	Только в дом зашла — огонь стал фыркать, задымил и потух.
Аҗӱка тытымба́ ӄвэ́дэмбэгу та́бэн: «Ӄай тассэ́ э̄җемба? Ка́ндарк тат шэ́рнанд, ай тӱ ӄаптэмба́. Тат ӄайп ме́ӽал тӱӽе, ҷа́мҗэ ныльҗи́? ́	Бабушка ругать её стала: «Что у тебя случилось? Едва ты вошла, и огонь плогас. Ты что с огнём сделала, лягушка этакая?»
Чу́ра нялӷу́п.	Плачет женщина.
Вес э̄дэӷэт тӱ ча́ӈгва.	Во всём стойбище нет огня.
Ӄо́днай пурҗэгу́ тӱп ā тӓну́т.	Никто разжечь огня не может.
Лыба́ек, тӓша́.	Темно, холодно.
— Ӄвэ́лай тэ́ка, манэмбле́бе, ӄай тат ме́мбал, — кадэмба́т аҗӱка.	— Пойдём к тебе? Посмотрю, что ты сделала, — сказала бабушка.
Нялӷу́п ӄу́долбат аҗӱкап онэ́нҗэӷэн. Тӧ́мбаӷ — лыба́л ӄа́ндэбэл твел мāтӄэт ӣт чу́ра — парква́.	Женщина повела бабушку к себе. Пришли — в тёмном холодном чуме сын её плачет — заливается.
Аҗӱка серя́нкап и́ӽыт, тытымба́ тӱп ча́дэшпэгу.	Бабушка спички взяла, начала огонь разводить.
Ча́дэшпыӽыт, ча́дэшпыӽыт — ӄа́ймнай ā э̄җешпа.	Разжигает, разжигает — ничего не получается.
Важэмба́ пулхайӧнд, тӱн манэмба́ — лыба́ек, ā ӄонҗэргу́.	Встала на колени, на очаг смотрит — темно, не разглядеть.
Таве́к тав ӄонҗэрны́т, ка́ндарк ада́, а́мда нынд пая́лҗэга, коб табэна́н, канду́к тӱ, пигылымба́.	И вот видит, едва заметная, сидит тут старуха, кожа её, как огонь, горит.
Ай ҷэ́нҷа пая́лҗэга аҗӱкан: «Олга́ ча́дэшпал! Ӣт нэд тан ма́шэк уру́к нея́лҗэмбат!»	И говорит старуха бабушке: «Зря стараешься разжечь! Внучка твоя меня сильно обидела!»
— Ӄанду́к таб та́шэнд нея́лҗэмбат? Мат ӄа́ймнай ā тӓнва́м, ӄай нынд э̄җемба.	— Как она тебя обидела? Я ничего не знаю, что тут случилось.
— Хайӧ́м ман ӱссэ́ ӄамҗэмба́т, вандо́м квэ́ӽе паҗӓлбат. Ӄайко́ нап таб, ма́нэл надэ́к, ме́шпыӽыт, — ā тӓнва́м.	— Глаза мои водой залила, лицо железом изрубила. Зачем это она, глупая девка, делала, — не знаю.
Аҗӱка ай уру́к нейва́тпа.	Бабушка опять сильно рассердилась.
— Мат оӄӄэрфа́к ҷэ́нҷэӽак, ӄай на ҷа́мҗэ ӄайме́л ме́льчит! Тӱл нялӷу́п, ыг нейва́тпеш, меле́л тӱп!	— Я всегда говорила, что эта лягушка что-нибудь сотворит! Не сердись, хозяйка огня, дай огонь!
Ляма́лҗа тӱл нялӷу́п.	Молчит хозяйка огня.
Ӄунд ма́дэрӽыт аҗӱка.	Долго просила бабушка.
Каче́ ҷэ́нҷа: «Тӱп мат ти̇́гэн наша́ӄӄэт меле́бе, ӄужа́т на нялӷу́п ме́ка онҗ ӣт мела́. Та́бэт хи́җеутэ тӱп ти̇́гэн ме́шплаге. Тӓнэ́тэмблендэ, ӄуша́л ме́рӽе меӽа́дэт тӱп!»	Потом говорит: «Огонь я вам тогда дам, когда эта женщина мне своего сына отдаст. Из сердца его огонь вам добуду. Будете помнить, какой ценой получили огонь».
Амба́ ай чу́релла.	Мать опять заплакала.
Аҗӱка та́бэн ҷэ́нҷа: «Вес хельҗь та́мдэр ӄу́лат та́бэт чат тӱгалк ӄалымба́т. Канду́к варгла́дэ? Онҗ ӣт меле́л!»	Бабушка ей говорит: «Все семь родов людских из-за тебя без огня остались. Как жить будут? Сына своего отдай!»
Амба́ ӣм меӽы́т.	Мать сына отдала.
Тӱл нялӷу́п ӄадэмба́т: «Вес чумэлӷу́ла тӓну́лат, тӱп квэ́ӽе ыг лагре́т. Вес хельҗь та́мдэр ӄу́лат, тӓну́ӽэлт ман э́җэп.	Хозяйка огня сказала: «Все селькупы знать будут, огонь железом не трогай. Все семь родов людских, запомните моё слово».
Тӱл нялӷу́п поп му́нӽе лагэрны́т — э̄җемба тӱщӓ, а таб на нялӷу́т ӣӽе ти̇ ́ лҗэрбат.	Хозяйка огня дрова пальцем тронула — взвилось пламя, а она с сыном той женщины скрылась.
Аҗӱка ӄадэмба́т нялӷу́н: «Нача́утэ ҷэнҗу́й ӄвэ́лла. Хи́җеутэ онҗ ӣт тӱп тат пурҗэмба́л».	Бабушка сказала женщине: «Отсюда предание пойдёт. Из сердца своего сына огонь зажгла ты».

Чу́мэл җӓре́

Ӄунда́ӄӄэт-ӄунда́ӄӄэт на э̄җеӽа. Варгэӽа́дэт ӄу́ла э̄дэӷэт. Тэт твел мāдоӷэт. О́ӄӄэр бар вес тэбэлӷу́ла ӄвэ́ссат шӧт ма́җембэгу. Твел мāдоӷэт нялӷу́ла ай кыбама́рла ӄалымба́т. Ны́льҗик варгыӽа́т на́гур челд. На́гурумҗэл че́лӷэт ӱдот о́ӄӄэр нялӷу́п ҷанҗа́ твел мāдоутэ по́нэ поп паҗӓлгу — а́бсэп кыгыӽа́ по́тку. Чвэ́ссе па́ранна, ӄэ́лбат поп тӱн, онҗ кыба́ эльма́дӽе омнэмба́ тӱ кӧ́ӷэт ай ӄвэ́тэмба ӣм невре́шпэгу. Тӱ а́ндэлбле ча́дэмба, шарва́тпа, амба́ ӣм пӧ́дэшпыт. Омби́ тӱха́й эннэ́ важэмба́ тӱутэ ай а́льчемба эльма́дон кы́лонд, ча́дэмба та́бэп. Эльма́т чу́рэмба. Амба́ важэмба́, ӄвэ́дэмба тӱн: «Тат ӄай ме́шпал? Мат та́шэнд абэдэ́шпам по́ӽе, а тат ман ӣм ча́дэмбал! Ā э̄җьла тэ́ка по́ла. Паҗӓллебе та́шэнд пеҗьӽе́, ӄамҗле́бе, ӄаптэлле́бе! Эльма́доп чӧбо́нд панба́т, пе́җеп и́ӽыт, тӱп ӄвэ́тэмба паҗӓлешпэгу. Ӄвэ́льҗеп ӱссэ́ и́ӽыт, тӱн ӄамҗэмба́т. — Таве́к, ча́длел ти̇ ман ӣм! О́ӄӄорэмҗэл пар тат ӄаптэҗемба́нд, о́ӄӄэр най тӱха́й тана́ндо ча́ӈгва! Тӱ ӄаптэмба́, ā ча́дэмба. Лыба́ек, тӓша́ э̄җемба твел мāдоӷэт. Эльма́т уру́к чу́рэмба ӄандэ́җле. Тӓнэ́тэмба амба́. Чек ай тӱп ча́дэшпэгу тытымба́. Ча́дэшпат, ча́дэшпат — ӄанду́ннай ча́дэгу ā тӓну́т, о́ӄӄэр тӱха́йликат ā ӄалымба́. А ӣд парква́ ай парква́. Амба́ тӓрба́: «Ӄвэ́лаге мат арк твел мāдонд, и́лебе тӱп, ча́длебе». Ӄура́нна арк твел мāдонд. Ма́дап нӧ́мбат — тӱ шого́рӷэт ӄаптэмба́. Шэ́рна твел мāдонд — тӱ ча́ӈгва. Нялӷу́ла ӄвэ́тэмбадэт ча́дэшпэгу тӱп — аӽа́ ча́дэшпа, о́ӄӄэр най тӱха́йликат ā ӄалымба́. Амба́ по́нэ пахтэрба́, арк твел мāдонд кура́нна. Ка́ндарк ма́дап нӧ́гэҗембыт — нынд ай тӱ ӄаптэмба́. Таб твел мāдонд ай ā шэ́рна. Ма́дап ту́ӽыт, няннэ́ ӄура́нна. Ны́льҗик же кыбы́жок ма́дап нӧ́гэҗембыт — тӱ ӄаптэмба́. Ӄонҗэрны́т арк пеле́каӷэт ай твел мāт а́мда, нача́т тӱ пурҗымба́. На твел мāт та́бэт аҗӱкат. Туча́т кура́нна. Аӄӄо́ мāт шэ́рна — тӱ ӄвэ́тэмба няйва́тпэгу, кашко́льба ай ӄаптэмба́. Аҗӱка тытымба́ ӄвэ́дэмбэгу та́бэн: «Ӄай тассэ́ э̄җемба? Ка́ндарк тат шэ́рнанд, ай тӱ ӄаптэмба́. Тат ӄайп ме́ӽал тӱӽе, ҷа́мҗэ ныльҗи́? ́ Чу́ра нялӷу́п. Вес э̄дэӷэт тӱ ча́ӈгва. Ӄо́днай пурҗэгу́ тӱп ā тӓну́т. Лыба́ек, тӓша́. — Ӄвэ́лай тэ́ка, манэмбле́бе, ӄай тат ме́мбал, — кадэмба́т аҗӱка. Нялӷу́п ӄу́долбат аҗӱкап онэ́нҗэӷэн. Тӧ́мбаӷ — лыба́л ӄа́ндэбэл твел мāтӄэт ӣт чу́ра — парква́. Аҗӱка серя́нкап и́ӽыт, тытымба́ тӱп ча́дэшпэгу. Ча́дэшпыӽыт, ча́дэшпыӽыт — ӄа́ймнай ā э̄җешпа. Важэмба́ пулхайӧнд, тӱн манэмба́ — лыба́ек, ā ӄонҗэргу́. Таве́к тав ӄонҗэрны́т, ка́ндарк ада́, а́мда нынд пая́лҗэга, коб табэна́н, канду́к тӱ, пигылымба́. Ай ҷэ́нҷа пая́лҗэга аҗӱкан: «Олга́ ча́дэшпал! Ӣт нэд тан ма́шэк уру́к нея́лҗэмбат!» — Ӄанду́к таб та́шэнд нея́лҗэмбат? Мат ӄа́ймнай ā тӓнва́м, ӄай нынд э̄җемба. — Хайӧ́м ман ӱссэ́ ӄамҗэмба́т, вандо́м квэ́ӽе паҗӓлбат. Ӄайко́ нап таб, ма́нэл надэ́к, ме́шпыӽыт, — ā тӓнва́м. Аҗӱка ай уру́к нейва́тпа. — Мат оӄӄэрфа́к ҷэ́нҷэӽак, ӄай на ҷа́мҗэ ӄайме́л ме́льчит! Тӱл нялӷу́п, ыг нейва́тпеш, меле́л тӱп! Ляма́лҗа тӱл нялӷу́п. Ӄунд ма́дэрӽыт аҗӱка. Каче́ ҷэ́нҷа: «Тӱп мат ти̇́гэн наша́ӄӄэт меле́бе, ӄужа́т на нялӷу́п ме́ка онҗ ӣт мела́. Та́бэт хи́җеутэ тӱп ти̇́гэн ме́шплаге. Тӓнэ́тэмблендэ, ӄуша́л ме́рӽе меӽа́дэт тӱп!» Амба́ ай чу́релла. Аҗӱка та́бэн ҷэ́нҷа: «Вес хельҗь та́мдэр ӄу́лат та́бэт чат тӱгалк ӄалымба́т. Канду́к варгла́дэ? Онҗ ӣт меле́л!» Амба́ ӣм меӽы́т. Тӱл нялӷу́п ӄадэмба́т: «Вес чумэлӷу́ла тӓну́лат, тӱп квэ́ӽе ыг лагре́т. Вес хельҗь та́мдэр ӄу́лат, тӓну́ӽэлт ман э́җэп. Тӱл нялӷу́п поп му́нӽе лагэрны́т — э̄җемба тӱщӓ, а таб на нялӷу́т ӣӽе ти̇ ́ лҗэрбат. Аҗӱка ӄадэмба́т нялӷу́н: «Нача́утэ ҷэнҗу́й ӄвэ́лла. Хи́җеутэ онҗ ӣт тӱп тат пурҗэмба́л».

По-русски

Давным-давно это было. Жили люди в стойбище. В четырёх чумах. Однажды все мужчины пошли в лес на промысел. В чуме только женщины да дети остались. Так жили три дня. На третий день вечером одна женщина вышла из чума дров нарубить — еду варить собралась. Назад вернулась, подкинула дров в очаг, сама с ребёнком села к огню и стала сына грудью кормить. Огонь весело горит, трещит, мать сына греет. Вдруг искорка взвилась из костра и упала на грудь ребёнку, обожгла его. Ребёнок заплакал. Мать вскочила, ругает огонь: «Что ты делаешь? Я тебя кормлю дровами, а ты моего ребёнка обжёг! Не будет тебе дров. Изрублю тебя топором, залью, затушу! Ребёнка в люльку пихнула, топор взяла, огонь рубить стала. Котёл с водой взяла, в огонь вылила. — Вот, обожги теперь моего сына! Первый раз потух ты, ни одного глазка-искорки от тебя нет! Огонь погас, не горит. Темно, холодно стало в чуме. Ребёнок сильно заплакал от холода. Опомнилась мать. Скорее опять огонь разжигать стала. Разжигает, разжигает — никак разжечь не может, ни одной искорки не осталось. А сын кричит и кричит. Мать подумала: «Схожу я в другой чум, возьму огня, разожгу». Побежала в другой чум. Дверь открыла — огонь в очаге погас. Вошла в чум — огня не стало. Женщины принялись разжигать огонь — не разжигается. Ни одной искорки не осталось. Мать на улицу выскочила, в другой чум побежала. Едва дверь приотворила — здесь тоже огонь погас. Она в чум и не зашла. Дверь закрыла, дальше побежала. Так же немного дверь приоткрыла — огонь погас. В другой стороне видит ещё чум стоит, там огонь горит. Это чум её бабушки. Туда побежала. Только в дом зашла — огонь стал фыркать, задымил и потух. Бабушка ругать её стала: «Что у тебя случилось? Едва ты вошла, и огонь плогас. Ты что с огнём сделала, лягушка этакая?» Плачет женщина. Во всём стойбище нет огня. Никто разжечь огня не может. Темно, холодно. — Пойдём к тебе? Посмотрю, что ты сделала, — сказала бабушка. Женщина повела бабушку к себе. Пришли — в тёмном холодном чуме сын её плачет — заливается. Бабушка спички взяла, начала огонь разводить. Разжигает, разжигает — ничего не получается. Встала на колени, на очаг смотрит — темно, не разглядеть. И вот видит, едва заметная, сидит тут старуха, кожа её, как огонь, горит. И говорит старуха бабушке: «Зря стараешься разжечь! Внучка твоя меня сильно обидела!» — Как она тебя обидела? Я ничего не знаю, что тут случилось. — Глаза мои водой залила, лицо железом изрубила. Зачем это она, глупая девка, делала, — не знаю. Бабушка опять сильно рассердилась. — Я всегда говорила, что эта лягушка что-нибудь сотворит! Не сердись, хозяйка огня, дай огонь! Молчит хозяйка огня. Долго просила бабушка. Потом говорит: «Огонь я вам тогда дам, когда эта женщина мне своего сына отдаст. Из сердца его огонь вам добуду. Будете помнить, какой ценой получили огонь». Мать опять заплакала. Бабушка ей говорит: «Все семь родов людских из-за тебя без огня остались. Как жить будут? Сына своего отдай!» Мать сына отдала. Хозяйка огня сказала: «Все селькупы знать будут, огонь железом не трогай. Все семь родов людских, запомните моё слово». Хозяйка огня дрова пальцем тронула — взвилось пламя, а она с сыном той женщины скрылась. Бабушка сказала женщине: «Отсюда предание пойдёт. Из сердца своего сына огонь зажгла ты».